Российский фармрынок сегодня в десятки раз чище, чем было 10-12 лет назад

Российский фармрынок сегодня в десятки раз чище, чем было 10-12 лет назад

Генеральный директор Ассоциации Российских фармацевтических производителей (АРФП), Виктор Дмитриев, принял участие в программе «Отражение» телеканала ОТР и в прямом эфире ответил на вопросы телезрителей и ведущих передачи.

Жизненно важные препараты могут подорожать для государства на 30% с нового года из-за несовершенства реестра лекарств и введения системы для госзакупок. Пока Минздрав ее тестирует, а в обычном режиме она заработает как раз с 1 января. Система высчитывает среднюю цену препарата и устанавливает максимальную для контракта, сравнивая данные в том числе из госреестра, а там, как выяснилось, полная неразбериха.

Связано это прежде всего с тем, что у одного и того же препарата может быть просто несколько названий. Машина не видит между ними связи, а значит, может неправильно и посчитать. В итоге государство или переплатит, или заложит меньше средств, и для работы над ошибками остается все меньше времени. Не приведет ли это к дефициту жизненно важных препаратов, сейчас и будем разбираться вместе с экспертом. Предлагаем для начала определиться, что же, собственно, входит в этот список жизненно важных и необходимых препаратов.

Виктор Дмитриев: В этот список включено более 600 позиций – это прежде всего так называемые МНН, то есть это то активное вещество, которое как раз и имеет терапевтический эффект. Но речь идет о том, что на каждый МНН может быть несколько торговых названий. Как пример, есть ацетилсалициловая кислота, а есть торговое название «аспирин» – вот этих аспиринов может быть много: аспирин кардио, аспирин акри и так далее. И для того чтобы унифицировать и стандартизовать в какой-то степени систему закупок, предлагается с нового года ввести так называемую информационно-аналитическую систему, которая подразумевает, что в реестр вот этих всех лекарственных средств будут внесены все данные, касающиеся того или иного препарата: в какой форме он выпускается, в какой дозировке, соответственно, какая у него цена.

Соответственно, тот закупщик, кто будет осуществлять закупку, для того чтобы сформировать предложение, должен будут изначально войти в программу, нажать кнопочку, где как раз будет выскакивать МНН (активное вещество – условно говоря, ацетилсалициловая кислота), после этого он нажимает форму, которая ему нужна, будь то жидкая форма, твердая, мягкая, мази какие-то. Выбрав это, у него выскакивает, соответственно, следующий этап – доза (к примеру, таблетка в 5 мг), после этого у него высыпаются, соответственно, все таблетки с этим активным веществом в дозировке 5 мг.

И дженерики, и оригинальные препараты – все препараты, которые зарегистрированы Минздравом нашей страны. Соответственно, после этого он выбирает отсюда, так сказать, средне взвешенную цену, и как бы с нее и начинаются торги. Вот та угроза, о который говорится – я, честно говоря, ее не вижу, потому что все цены на жизненно важные необходимые лекарственные препараты у нас в стране зарегистрированы по закону, соответственно никто не имеет права в течение года повышать эту цену. Если это происходит, это просто нарушение закона со всеми вытекающими отсюда последствиями. Здесь скорее речь идет о том, что в рамках этих торгов бывает серьезное понижение цены.

За счет чего?

Виктор Дмитриев: За счет как раз вот этой конкурентной борьбы. Иногда компании идут на то, чтобы, так скажем, может быть, вульгарно, упасть в цене, где-то «дампингануть», для того чтобы занять какую-то нишу в закупках. При этом на коммерческом рынке цена остается такой же, то есть они ее не имеют права поднять выше зафиксированной.

Предположим, производитель или поставщик предлагает свой товар по заведомо заниженной цене. У него покупают этот препарат. И дальше что он, в течение года не имеет права повысить цену? На чем он отобьет свои деньги? Где его выхода?

Виктор Дмитриев: Дело в том, что бюджетные закупки – это лишь треть нашего рынка, это первое. Второе: препарат – это тот товар или тот продукт, который имеет срок годности; соответственно, если этот срок годности подходит к концу либо этот процент, условно говоря, 50%, то, естественно, производителю выгоднее продать его, чем держать его на складе и сохранять цену. При этом, например, когда срок годности 3 года, а мы продаем товар с 50%-ым сроком годности, у нас остается полтора года впереди, когда спокойно абсолютно это лекарственное средство может применяться и никаких последствий отрицательных для того, кто его употребляет, не происходит. Как правило, жизнь препарата на рынке в обращении – это в среднем около полутора лет. Поэтому за счет этого и происходит некое снижение цены именно в торгах: либо это желание занять нишу в рынке, либо это вот как раз скинуть тот товар, у которого подходит срок годности, либо это предлагается большой объем со следующей гарантией закупок.

Например, вот сейчас в Москве впервые такое было в рамках 44-го закона, когда фактически контракт подписывается на 7 лет с условием того, что продавец, производитель этого препарата построит производственные площадки на территории Российской Федерации и начнет производить это лекарственное средство уже на территории Москвы. То есть здесь он тоже пошел на серьезное понижение, для того чтобы занять вот эту нишу на 7 лет, фактически стать монополистом.

Сколько из препаратов, входящих в список ЖНВЛП исконно российских, таких, которые мы можем делать, и сколько у нас импортных? То есть где мы действительно можем потерять в случае чего, если этот препарат пропадет? Это я к вопросу о том, что возможно строительство заводов где-то поблизости, возможны какие-то всевозможные аффилированные компании – что-то в этом роде.

Виктор Дмитриев: Вы знаете, вопрос страны происхождения товара на фармацевтическом рынке глобальном – а мы уже вошли в этот глобальный рынок – сегодня интересен, но не столь остр. Я объясню, почему. Во-первых, в этом глобальном рынке у нас происходят моменты с поглощением, расширением и так далее. Вот яркий тому пример: в Подмосковье уже более 15 лет назад был построен российскими инвесторами завод с нуля в Подольском районе – «ЗиО-Здоровье». После этого там спустя энное количество времени (где-то 2-3 года) этот завод приобрела исландская компания «Actavis». После этого этот «Actavis» купил американский «Watson»; после этого у американского «Watson» свою долю выкупили российские акционеры – это все за эти 15 лет. Вот как считать, этот препарат чей? – российский, производимый на этом заводе, где менялось только руководство, а коллектив фактически оставался тем же, и директор последний прошел как раз как минимум три хозяина в этой ситуации.

Почему я об этом говорю? Сегодня в этом глобальном рынке очень сложно понять, где… Точнее не сложно понять, где он произведен, это понятно, но, наверное, это не столь важно, потому что для нас все-таки главное – это качество, а не страна происхождения товара. Потому что качество продукта – это та категория, которая границ не имеет, и мы его будем производить там, где это будет выгоднее, а государство будет стимулировать, опять же, так, чтобы это производилось здесь, потому что, понятно, это новые рабочие места, это налогооблагаемая база, это новые технологии.

Ну фармацевтические команды действительно давно уже мультинациональные, но я бы не сказала, наверное, что вопрос все-таки происхождения того или иного препарата не важен для государства, коль скоро оно устанавливает определенные списки и определенные правила, например, участия в госторгах, где, например, при наличии определенного российского продукта уже заказчики не могут рассматривать импортные аналогии – значит, это все-таки важно.

Виктор Дмитриев: Я не говорю, что это неважно для государства. Как раз завершая, я сказал, что для государства важно, потому что это налогооблагаемая база, это новые рабочие места. Но если привязываться к термину «российский» или «нероссийский», мы стараемся от него уйти, мы сейчас говорим о локально произведенном товаре. Потому что, реализуя стратегию «Фарма-2020», у нас огромное количество зарубежных инвесторов через вот эту программу локализовали свои производственные площадки в Российской Федерации. И сегодня, например, препараты компании «Такеда», производимые в Ярославле, мы уже воспринимаем как российские, и на торгах они как раз играют по тем правилам, которые мы называем «третий лишний»: если есть два локально произведенных продукта и приходит импортируемый в Россию препарат, то он в этих торгах, в бюджетных торгах уже участвовать не может.

Люди все пишут о том, что у нас в России лекарства никогда не дешевеют, они дорожают, и даже более того. По поводу фальсификата: «Почему российский рынок завален лекарственным фальсификатом? Где система наподобие ЕГАИС, как с алкоголем?» Вот здесь вопрос цены и качества.

Виктор Дмитриев: Наверное, на первый вопрос, почему у нас дорожают лекарства… Вообще у нас в стране за последнее время, по-моему, только такси и то в Москве только подешевело, все остальное у нас дорожает. Экономисты объяснят, почему – есть уровень инфляции, есть изменения курсовые, разница…

Но ведь это жизненно необходимые препараты.

Виктор Дмитриев: Жизненно необходимые, и для этого, безусловно, надо тогда уходить от рыночных каких-то моментов и включать другие, что государство и сделало.

Теоретически с фиксированной ценой, как вы говорили.

Виктор Дмитриев: Да, с фиксированной ценой – как раз это вот те шаги, которые сделало государство. В каких-то направлениях оно сработало, в каких-то эти шаги оказались такими косолапыми, я бы сказал, потому что именно из-за такого, на наш взгляд, корявого и косолапого регулирования мы фактически начали терять препараты низкого ценового сегмента. Потому что рентабельность не просто ушла вниз, а производство таких препаратов стало убыточным. На определенном этапе ушел российский нистатин, мезатон, сейчас он вернулся, но тем не менее, к сожалению, такая тенденция наблюдается.

Что касается второго вопроса по поводу заваленного фальсификатами рынка. Первое: это абсолютно не так, что он завален фальсификатами. Есть официальная статистика, которую дает Росздравнадзор, что он выявляет – это менее 1%. Это не значит, что они выявляют все 100%, но это однозначно значат, что он не завален, и мы как производители это на себе чувствуем. Потому что как только начинают подделывать твой препарат, ты это ощущаешь сразу. Поэтому я могу сказать, что сегодня фармацевтический рынок в десятки раз чище, чем это было, например, 10-12 лет назад, и процент вот этих фальсификатов, я думаю, не превышает средних цифр, которые дает ВОЗ.

А что касается системы ЕГАИС, то на сегодняшний день реализуется уже пилотный проект по маркировке лекарственных средств и соответственно мониторингу движения. Он должен закончиться 1 декабря, этот пилот, будут подведены к 1 января соответственно итоги этого пилота, потому что не так там все просто и легко. Вот мы сегодня как раз на одном из совещаний разбирали ситуацию: если бутылка водки в магазине не проходит через кассу и там ничего не считывает прибор, соответственно, ее реализовать нельзя, и если там произойдет какая-то реализация, то магазин будет либо закрыт, либо будет лишен лицензии на спиртное. А что делать врачу, у которого считывающее устройство не прочитает марку на этикетке, а тут лежит умирающий больной? Он имеет право применить этот препарат? И где последствия будут хуже? – если он не применит этот препарат, либо если он его реализует, но система этот препарат не увидит?

Источник:  gmpnews.ru